Ах, современный мир!.. Повсеместное разделение, неравенство и глобальная поляризация! Богатые и бедные, левые и правые, центры и периферии — в мире без промежуточных значений всегда будут только победители и проигравшие. Но вы спросите: «причем здесь искусство?»
У искусства (а до некоторой степени и у общества в целом) есть анти-институциональная цикличность — вечных победителей не бывает, и вчерашние вторые номера сегодня могут оказаться первыми, особенно на волне конфликта и противопоставления. Ни для кого не секрет, что антитеза «центр — периферия» актуальна примерно столько же, сколько существуют иерархические структуры и понятие власти. Но если в прежние времена это противостояние было столкновением лоб в лоб, то теперь, в эпоху постмодернизма и главенства капитала, даже критический нарратив можно обратить себе на пользу — нужно просто быть оппортунистом.
Как и в случае с анти-капиталистической критикой, постколониальный дискурс конца прошлого века также нашел свое отражение в современной европейской арт-сфере. А следом за этим глобальным трендом последовала и Россия — немногим позже, и по ощущениям, без четкого осознания происходящего. Несложно догадаться, что принципиальное историческое различие в способе формирования империй между всеми без исключения европейскими странами и Россией играет чрезвычайно важную роль не только в том, каким образом должна проходить деконструкция этих процессов, но (что гораздо более важно), и в получаемых результатах.
Современный русский культурно-политический бэкграунд и сформировавшую его историю сложно проработать, используя кальку с институций во Франции или Великобритании. Примерно понятно, с какой стороны подходить к вопросу, если у вас в подчинении были заморские территории — а если нет? А если между вами в настоящем и имперским прошлым без заморских владений, но с экспансией вширь на соседствующие территории есть еще небольшой период советского эксперимента, длинной без малого в 70 лет?
Конечно, в первую очередь возможность критически осмыслить этот опыт осталась за теми, кто осознавал свое состояние внутри союза как колониальное, а отношения с РСФСР — как отношения с метрополией. Но, как кажется, сегодня в отечественной арт-сфере нет ни стремления, ни возможностей к взаимодействию с художниками из бывших республик, хотя еще сравнительно недавно были. Несмотря на исключительно внешние по отношению к художественное среде причины для такого разворота, оставившие в результате художественный истеблишмент без доступа к этому материалу, нельзя не упомянуть о том, что многие российские художники, следующие по проторенной нонконформистами дороге, и сами не прочь критически поработать с советским опытом.
Значит, нужно искать глубже, Например, в истории Российской империи — но без невошедших в СССР территорий. И без бывших советских республик. Если произвести эти манипуляции с любой географической картой, выпущенной в 1914 году, то получится, что постколониальный дискурс в России все равно упирается в ее нынешние границы. На этом же стыке изначально европейский постколониализм превращается в проблематику «центр — периферия», для которой тоже есть хороший прообраз — американский. Штаты, не имея собственных заморских территорий, оказались примерно в этом же положении, пока СССР еще только скатывался к распаду, и их искусство (следом за обществом) обратилось к идеям социальной справедливости и представителям меньшинств в качестве заместительной терапии глобального постколониального тренда.
Здесь же обострился и оппортунизм: органические низовые процессы и встречное институциональное движение производят похожие формы, но их эффективность зависит от наличия реальной мотивации к проработке той или иной социальной проблемы. В отсутствии искренней заинтересованности с институциональной стороны этот процесс оборачивается или экзотизацией, или апроприацией критики. В российском случае, за отсутствием прямой критики, аналогичный процесс рискует обернуться экзотизацией региональных талантов, или эстетизацией всего, что находится за пределами садового кольца — как осознанной, так и непроизвольной.
Мысль о доминантности Москвы по отношению к регионам витает в воздухе российских реалий не первый десяток лет. Но это и естественно: столичный истеблишмент всегда и везде находится в похожем положении. Настоящая шаткость взаимодействия между центром и периферией стала ясна именно тогда, когда на эту существующую динамику был наложен постколониальный шаблон и культурно-экономическая разница между двумя полюсами вышла на первый план.
В способах работы столичных арт-институций с региональными талантами, на первый взгляд, больше констатации факта и романтизации «внемосковских» реалий — подобная репрезентация без обязательств удобна тем, что за ней практически невозможно определить позицию по отношению к лежащему в основе вопросу: ни искреннюю, ни мнимую. Кроме этого, вечный поиск нового в индустрии привел к тому, что публике постоянно нужно что-то «открывать» — то несправедливо забытых художников, то новые лица, то недавно оформившиеся течения. В подобной гонке нет необходимости предметно работать с художественными подходами отдельных авторов, здесь достаточно простого тематического объединения. А без должного погружения в контекст московская репрезентация всего происходящего за пределами столицы неизбежно оказывается неполной.
Самым логичным решением в этой ситуации, во многом совпадающим с американским опытом, было бы пойти по инфраструктурному пути, развивая региональные центры и художественные сцены, независимые от столичных настроений. И нельзя сказать, что этого не происходит — Екатеринбург, Пермь, Тюмень, Самара, Казань, Волгоград, Красноярск и множество других городов проделали невероятный путь за последние десять лет, культивируя локальное искусство и взращивая новые поколения авторов. Но при этом пока все еще не могут составить реальную конкуренцию Москве: ее привлекательность для художников остается очевидна, а местные арт-инициативы зачастую становятся только промежуточной ступенью, с которой проще подняться на столичный уровень, приблизившись к международному. Именно из-за вынужденной централизации российская сфера современного искусства по ощущениям воспроизводит европейский постколониальный опыт в рамках отдельно взятой страны — здесь Астрахань, Казань и Москва пока что больше напоминают Францию, Алжир и Марокко, чем Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Майами. И нельзя однозначно сказать, хорошо это, плохо, или просто закономерно.
Разумеется, более актуальная проблематика всегда будет задавать вектор современной российской арт-сферы. Но чтобы ее движение вперед стояло на прочном фундаменте, принципиально важно не забывать и об изначально заложенных в ней внутренних противоречиях. В этом инстинктивное следование глобальному постколониальному тренду действительно оказалось полезно — оно показало, что без реальной децентрализации все дороги современных отечественных художников так и продолжат вести их в Москву.
ST.ART на каждый день: внеочередные материалы и заметки из сферы культуры — в телеграм канале журнала.
