В современном мире границы между искусством и медициной становятся всё более размытыми. Пластическая хирургия, долгое время воспринимавшаяся исключительно как инструмент для исправления внешности, сегодня всё чаще рассматривается как форма искусства, способная как подчеркнуть уникальность человека, так и создать его новый образ. В интервью с Марией Волох, опытным пластическим хирургом, заведующей кафедрой пластической и реконструктивной хирургии СЗГМУ им. И.И. Мечникова, и первым в России хирургом, совершившим пересадку лица, мы обсудили, как культурные тенденции и художественные концепции влияют на выбор пациентов, стремящихся изменить свою внешность, и каким образом искусство и медицина пересекаются в её практике.
Не так давно влиятельный журнал об искусстве DAZED опубликовал статью «Can plastic surgery ever be considered art?», в которой, по сути, приравнял пластическую хирургию к искусству. В художественной среде одни авторы относятся к операционным изменениям внешности вполне положительно, в то время как другие, наоборот, выступают за радикальную естественность. Насколько сильно образы и концепции, представленные в искусстве (шире — медиа) влияют на желания и ожидания ваших пациентов?
Истоки многих культурных явлений уходят в античность. Идеи о прекрасном менялись и многократно переосмыслялись на протяжении веков, но во многом они и по сей день отсылают нас к самым ранним философским представлениям. На сегодняшний день в эстетической хирургии наблюдается два направления. Первое можно назвать “поп-хирургией”, в которой отдельные человеческие органы или их части (в последние годы — губы, ягодицы и т.д.) рассматриваются скорее как элементы массовой культуры. Черты лица и тела переосмысливаются в контексте модных течений, а их трансформация зачастую приводит к полной смене образа пациентом.
К сожалению, одновременно с этим человек часто теряет собственные уникальные черты внешности. Ведь на человеческом лице (да и на теле в целом) существуют своеобразные “реперные точки”: например, ход верхней губы или красная кайма. Последняя вообще на 100% индивидуальна. Поэтому часто, когда при изменении объема губ эти контуры перерастягиваются, мы теряем эту “личностную ID”. В итоге мы получаем новый образ, приближенный к трендовому идеалу красоты, но, в общем-то, за счет утраты собственной идентичности. Понятно, когда это сознательное решение, совершаемое вами ради получения каких-то материальных дивидендов, но совсем другое дело — когда вы просто находитесь в поиске себя.
Совершенно иной, более тонкий путь — трансформация внешности с сохранением индивидуальности: когда ты понимаешь, что ради искусства, эстетики и всего, что прекрасно, ты можешь сделать эту “картинку” лучше, не меняя её сути. Искусство может быть безобразно — но на то оно и искусство, чтобы вызывать самый широкий спектр эмоций. Мы же, занимаясь тонкой настройкой эстетики человеческих тел, хотим, чтобы результаты нашей работы вызывали исключительно позитивный отклик: восхищение со стороны окружающих, гармонизацию личности, повышение самооценки и прочие положительные эмоции. Я считаю, что, когда человек осознанно решил что-то в себе поменять, психически стабилен, и от изменений во внешности ему объективно становится лучше, улучшение внешнего вида с помощью пластической хирургии — рациональное и даже верное решение. Особенно в тех случаях, когда мы “убираем” те вещи, которые данному человеку абсолютно не нужны (возрастные изменения, асимметрию, лишний вес, избытки кожи после похудения, шрамы и т.д.). При этом в обоих этих направлениях пластической хирургии искусство как эстетика присутствует только на моменте планирования операции — далее мы говорим скорее о техническом мастерстве. И для меня лично техника – это основное в работе хирурга. В первую очередь у пластического хирурга должна быть техничность, а уже потом, с опытом и в процессе изучения, в том числе, истории искусства, к нему приходит более глубокое понимание эстетики.
Хотя и говорят, что за наш внешний вид на 90% отвечают костные структуры, прописанные в нашем геноме, но и мягкотканными структурами можно изменить (пусть и в меньшей степени) внешний вид человека: все зависит от опыта хирурга. Но и одного опыта подчас становится мало: так же, как и в искусстве, где важен талант, способный привлечь внимание публики, в хирургии тоже нужен особый талант, позволяющий находить эстетически лучшие варианты с минимальной потерей индивидуальных черт. Только на стыке и во взаимодействии опыта и таланта мы как хирурги можем получить работы, которые будут считаться универсально красивыми в любой сфере — от искусства до повседневности.
Энди Уорхол, по праву считающийся весьма экстравагантной фигурой в мире искусства, в 29 лет сделал себе менее круглый нос с помощью ринопластики, а позже проходил коллагенотерапию, пользовался коллекцией париков и носил бандажи, поддерживающие его желудок после травм, полученных в результате покушения. Если последнее было необходимостью, то остальные манипуляции, по всей видимости, делались им в погоне за “лицом с обложки”. Как вы полагаете, что оказывает наибольшее влияние на формирование желания изменить себя?
Уорхол был действительно интересной личностью. Вообще, при планировании каких-либо изменений во внешности для врача очень важно иметь личный контакт с пациентом. Не зря же придуманы очные консультации — они наиболее информативны. Например, у Уорхола была асимметрия лица, связанная с заболеванием, которое он перенес в юности, — хореей Сиденгама. Это заболевание, помимо прочего, вызывает нарушение работы лицевых мышц и определенную перестройку тканей. Скорее всего, именно поэтому он и делал позже инъекции коллагена: дабы улучшить структуру кожи, образовавшуюся после болезни.
Насколько я помню, он закончил свою жизнь, в общем-то, еще совсем не старым человеком — ему было всего около 57 лет. При этом он был достаточно стройным мужчиной. Возможно, те отсылки к иконографии, которые существовали в его искусстве, существовали и в его представлениях о красивой внешности. Он действительно уменьшил свой нос при помощи ринопластики. И в его новом образе видится та самая иконопись — характерный ликовый нос с прямой спинкой. Также, вероятно, на эстетику Уорхола повлияла его известная всем принадлежность к гомосексуальной культуре и приверженность античным идеалам мужской красоты. Насколько мы знаем, Уорхол имел русинские корни и изначально выглядел не слишком типично для Америки тех времен.
В итоге, сложилось несколько факторов, подтолкнувших Уорхола к планированию изменений в своей внешности. Вполне по Марселю Моссу, кстати: наши тело, дух и социальная среда должны находиться в гармонии. Я лично не вижу никаких противоречий в том, что художник решил транслировать свое представление о прекрасном с помощью в том числе и собственной внешности. Как мне кажется, здесь как раз тот случай, когда человек точно знает свой путь, и его личность диктует необходимость совершения изменений во внешности для достижения того результата, при котором он достигнет максимального уровня комфорта и продуктивности.
Интерес Энди Уорхола к пластической хирургии оставил отпечаток и на его работах. Расскажите, какие операции изображены на его рисунках ‘Cosmetic surgery’ и ‘Before and after’? Насколько точно они отражают реальный процесс и транслируют разницу между состояниями “до” и “после”?
На этих рисунках представлены варианты местнопластических операций: хейло-, ото- и ринопластика — пластика верхней губы, ушной раковины и носа соответственно. Интересно, что на этих рисунках Уорхол изобразил именно те структуры, о которых я уже вам говорила ранее, — эдакие “ID-маркеры” человеческой внешности. Губы, формы ушной раковины, и нос как центр лица совершенно индивидуальны у каждого из нас.
Я бы в целом к нему относилась больше как к философу и художнику, который исследовал искусство с позиции ratio. Так как логика в его работах для специалиста прослеживается достаточно очевидно. Так, в 1963 году вышла книга профессора Лимберга «Планирование местнопластических операций», и в этих картинах Уорхола отчетливо наблюдается влияние данной работы, переработанное с художественной точки зрения. Даже выбор самой этой темы представляется мне довольно продуманным решением, поскольку именно на то время приходился очередной пик развития пластической хирургии: после Второй мировой войны накопилось достаточное количество сведений по пластическим операциям на раненых, и произошла революция в индустрии. Так что, с какой-то точки зрения, это был своеобразный, как мы бы сказали сейчас, хайп, который Уорхол ретранслировал в искусство.
Кроме того, все эти три операции — очень непростые с технической точки зрения: так, в них предполагается возможность закрытия дефектов собственными тканями пациента, которые либо находятся рядом, либо привносятся из другого анатомического региона. И для этого уже требуется микрохирургическая техника. В работах заметна сложная геометрия операций, которая требует точного трехмерного понимания того органа, с которым работает хирург. Отдельно стоит отметить формирование сложного рубца, изображённого на рисунке с хейлопластикой: он чрезвычайно сложный, фигурный, созданный по особым законам. Вероятно, в работе он призван символизировать то, что любое вмешательство, даже несущее позитив, все равно оставляет после себя след.
Также стоит отметить, что в изображении “до” нос пациента обладает определенной горбинкой, а в среднем отделе лица наблюдается небольшая уплощенность. Именно эти черты образуют индивидуальность данного лица. В образе же “после” наблюдается эдакий “шаблонный” носик, который понравится большинству, — вздернутый, уменьшенной геометрии и с прямой спинкой. Однако при этом не учитывается, что эта горбинка создана природой не просто так: она повторяет “ритмы и такты” среднего отдела лица. В итоге в постоперационном образе утрачивается гармония во всем среднем отделе лица. В таких ситуациях пациенты обычно могут говорить, что им все нравится, но все равно ощущать некий диссонанс. Хирург может создать вам “идеальный” нос, но это не означает, что этот нос идеально подойдет именно к вашему лицу.
том не учитывается, что эта горбинка создана природой не просто так: она повторяет “ритмы и такты” среднего отдела лица. В итоге в постоперационном образе утрачивается гармония во всем среднем отделе лица. В таких ситуациях пациенты обычно могут говорить, что им все нравится, но все равно ощущать некий диссонанс. Хирург может создать вам “идеальный” нос, но это не означает, что этот нос идеально подойдет именно к вашему лицу.
В 2023 году косметический бренд Lancôme совместно с Лувром создал рекламную кампанию, посвященную эволюции эталонов красоты, — от античности до наших дней. Какие образы прошлого кажутся вам наиболее актуальными с точки зрения тех идеалов красоты, которые сегодня присутствуют в вашей профессиональной практике? Какие особенности таких образов вы бы выделили?
Насколько мне известно, в этой кампании прослеживалось далеко не только сопоставление идеалов красоты разных эпох.
Во-первых, в проекте четко отражена идея эстетической ценности человеческого тела и лица. Вообще, лицо у нас — это “социальный” орган. То, с помощью чего мы взаимодействуем с окружающими, выражаем свои мысли и эмоции. Неудивительно, что эстетическая ценность лица в человеческих обществах порой возносится в культ.
Во-вторых, наблюдается сравнение нескольких направлений в эстетике. Одно из них – статичная гармония, которую мы часто наблюдаем в портретах и статуях. Но есть и, например, Ника Самофракийская, у которой даже головы-то нет. Но её порыв, эта ее запечатленная кинетика, тоже вызывает эмоции — и порой даже более сильные, чем статичная красота.
Также в кампании был использован образ Дианы Габийской. И это уже совершенно женская история — женственность через материнство. Или, например, ещё была задействована «Нимфа, ужаленная скорпионом». Она — про эротизм в моменте, про ускользающую красоту, которую запечатлел Бартолини. Ведь, увы, мы понимаем, какой исход ожидает прекрасную нимфу. Или, например, фигура «Спящего гермафродита»: единство женской и мужской сексуальности, античный эротизм. Многообразие образов и символов, сложное переплетение смыслов — плюс современные модели и игра цвета. Нет ничего удивительного, что такая небанальная кампания тогда вызвала широкий отклик у зрителей.
Образы женщин эпох Возрождения, романтизма, и середины XX века объединяет естественная, нетронутая красота. А в начале 2024 года Forbes назвал естественность новым трендом. Какой подход ближе вам – стареть красиво без хирургических вмешательств или иметь возможность вернуть молодость с помощью хирургии?
Вы знаете, старение – это вообще определенная деформация. Поэтому сама фраза “стареть красиво” для меня звучит не вполне логично. Скорее у человека либо есть психологическая адаптация к старению, либо нет.
Вопрос ещё в том, что человек теряет с наступлением данных не самых позитивных изменений. Кто-то может с этим справиться: он очень занят своим делом, или в его деле внешность не играет ведущую роль. А для кого-то другого внешность может иметь решающее значение. Порой внешность является своеобразной точкой опоры для женщины. Таких причин для неприятия возрастных изменений может быть множество.
Если говорить о статистике, то для большинства пациентов адаптироваться к изменениям лица становится невозможно. Причём к любым: как к травматическим, так и к возрастным. Это всегда будет являться триггером. Ты посмотрела в зеркало — и настроение испорчено. Поэтому я считаю, что если человек дозрел до внутренней необходимости совершить преобразования в своей внешности — не изменяя своих уникальных черт лица, с минимальными рисками и модификациями, но добиться другой картинки, сохранить свою красоту — то он имеет на это полное право. И, со своей стороны, я стараюсь выполнять такие запросы на самом профессиональном уровне, как с технической, так и с эстетической точек зрения.
