Александр Дашевский – художник и искусствовед из Петербурга, чьи работы хранятся в коллекциях MMOMA и Русского музея. Живопись Александра вторгается в окружающую среду и выходит за рамки классической живописи, а его честные ответы точно не оставят читателя равнодушным.
Что означают для тебя слава и деньги? Ты тщеславный человек?
На себя со стороны смотреть сложно, страшно и непродуктивно – все равно никаких выводов адекватных не сделать. Но если деньги для меня много значат и я тщеславен, то я точно ошибся либо со сферой деятельности, либо со страной.
В одном из своих интервью ты говорил про скупость коллекционеров. Кто такой «скупой коллекционер» в твоём понимании?
Это тот, кто назойливо пытается сэкономить на художнике, а потом удивляется, что цены на произведения не растут, что российские ребята не делают больших выставок, а его собственная коллекция выглядит как детский секретик: бумажка, косточка, окаменелая какашка, три конфетных фантика и цветные стеклышки. Это тот, кто проводит конкурсы, на которых жюри получает больше, чем победитель. Тот, что искренне верит, что поддерживает культуру, водя галерейных див по ресторанам. Все совпадения с реальными лицами случайны.
Запомнить твердо и четко: экономить на искусстве – плохая примета. Семь лет хорошего секса не будет.
Как на данный момент строятся твои взаимоотношения с западными галереями? Кто твой арт-менеджер?
Вот уже полтора года с губительным восторгом наблюдаю галопирующе отрицательный рост своих отношений с западными галереями. И с восточными. И с южными. Рыдаю, обнявшись с северо-западными и центральными. Кто ты, мой арт-менеджер, и зачем ты так со мной?
Кто ты в первую очередь – куратор или художник?
Там, откуда я родом, вообще нет очередей: то ли я пришел после закрытия, то ли место настолько невостребовано… Возможно, я – кентавр. Худатор или курожник.
Согласен ли ты с тем, что хорошо можно делать только что-то одно – либо курировать выставки, либо быть художником? В предельных значениях это одна и та же деятельность.
Какую реакцию вызывают твои произведения у зрителя? Какие слова чаще всего ты слышишь?
Чаще всего я не слышу ничего.
Мы со зрителем учтиво равнодушны друг к другу. Что касается реакции, то можно нарисовать круглую диаграмму, где ровно половина – это пятьдесят оттенков дружелюбной зевоты, и почти столько же восторженной отсебятины.
И только тоненькая долька между ними – 0.2 % тех, кому интересно размышлять о моем искусстве. Вот для всех этих двух зрителей я и работаю.
В 2013 году ты вошел в список семи самых перспективных российских молодых художников по версии журнала Forbes. Как ты к этому пришёл и что тебе это дало?
Forbes – это журнал для по-настоящему бедных людей о воображаемой жизни богатых. Чем я перед ним провинился – не знаю. Но он пришел и записал меня в свой странный рейтинг. А еще я был в рейтинге журнала «Все для дома» и журнала «Пчеловод», кажется. Это дало мне еще один переходящий из интервью в интервью вопрос и нестираемую когтеточку для моего остроумия.
Ты мне напоминаешь Джеффа Кунса: он так же с непроницаемым выражением лица крушит ханжеские устои арт-сообщества. Ты очень дерзкий на выражения и оценочные суждения – не только в отношении явлений современного искусства, но и своих коллег. Это все искренне? Или это продуманный театрально-маркетинговый ход?
Я напоминаю Джеффа Кунса… Все, этого достаточно. Пойду поплачу.
В одном из своих интервью ты сказал, что следишь за успехами молодого поколения «художников, но не художниц». Это была шутка? Что ты думаешь про сексизм в отечественной арт-индустрии? Насколько мужчине-художнику проще в сравнении с женщиной-художницей?
«Я слежу за художницами» звучит зловеще и маниакально. Я заботливо присматриваю за ограниченным кругом симпатичных мне молодых людей всех полов. Круг этот ограничен, естественно, моей оперативной памятью, невыдающимися когнитивными способностями и имеющимся свободным временем.
Современное отечественное искусство – это поле битвы с сексизмом, как, впрочем, и все остальные сферы. Даже отдавая себе отчет, что сексизм бессмертен, как мафия и борщевик, биться с ним все равно стоит.
А художник/художница в России – это, в любом случае, про ад в рассрочку.
Кто больше страдает, не берусь судить.
Весной в московском ММОМА прошла твоя выставка Die Schere im Kopf (прим. “Ножницы в голове”), посвященная актуальной теме цензуры и нашему взаимодействию с ней. По какому принципу были отобраны произведения?
Внутри выставки были вычерчены несколько сюжетных линий, которые в конце сплетались морским узлом. Была линия про голову без тела, тело без головы и отвал башки. Была центральная линия, связанная с различными свидетельствами и артефактами некоего горделивого мореплавания, закончившегося каким-то по-разному описываемым факапом. И, наконец, был сюжет, связанный с пропусками и пробелами, умолчаниями и цезурами, вымарываниями и зачеркиваниями, возникающими в ткани произведения или текста. Вот вокруг этих линий мы с Полиной Могилиной в качестве эдакого «сдвоенно-дисперсного» куратора и группировали произведения.
У тебя есть любимый художник?
Во второй половине жизни концепт любимого художника не актуален.
Какие темы тебе интересно воплотить в своих будущих работах? Меня сейчас очень увлекает образ трепанга. Трепанг как животное, образ жизни и терапевтический эффект… Хочу воплотить тему трепанга. За такое, кажется, пока не судят.
Какие проекты тебя ожидают?
Я думаю сделать небольшой проект с какой-нибудь симпатичной и easy-going музейной коллекцией. Эдакую сложную, но тактичную и взаимопроникающую выставку.
Искусство не обязано быть красивым. Но в большинстве случаев оно должно быть «приятным глазу» и «понятным», чтобы, например, его захотели приобрести в частную коллекцию. Очень мало людей в России готовы разбираться в художественных направлениях и концепциях, искать смыслы в произведениях, созданных из грязи и желтых тряпок, а уж тем более – ставить их у себя дома. Твои произведения не грязь и не тряпки, над ними не надо ломать голову. Как минимум они понятны глазу, а как максимум – производят wow-впечатление. Как ты пришел к именно такой форме и такой подаче смыслов? Знал ли ты изначально, что понятное и красивое проще примется публикой?
Надо как-нибудь сделать специальный проект – «мастурбаторы для глаз».
На самом деле я давно перестал думать, о чем думает воображаемый потребитель искусства. Во-первых, потому что он не думает. Во-вторых, потому что я ничего никому не хочу продавать. В-третьих, ну какое удовольствие иметь дело с тем, кто не готов вникать, разбираться и просто ищет цветовое пятно над диваном, интерьерное-светлое-позитивное? Мои произведения – это как раз те самые грязь, сопли и желтые тряпки: идеальное безвосторженное описание технологии живописи. Я всегда делаю то искусство, которое хотел бы иметь сам; настолько добротно, насколько это возможно, и с тем посланием – которое бы самому было интересно получить. Наверное, как раз поэтому публика снисходительно разглядывает мои поделки. Ну, или всему виной алкоголь на открытиях.
