Von Wolfe — британский художник польско-немецкого происхождения. Виртуоз гибридной эстетики, бросающей вызов нашим представлениям об авторстве, фон Вульф сочетает филигранные техники старых мастеров с новейшими методами манипулирования изображений.
Везде всегда пишут только о вашем философском образовании. Вы где-то обучались живописи?
Да, мой отец был чрезвычайно искусным и талантливым художником. Он обучал меня по методу, известному как техника Каролуса-Дюрана, который в чем-то похож на систему художественных ателье XIX века, но больше уделяет внимания тону и цвету. Когда я поступил в университет для изучения философии, у меня была своя студия, где я практиковал собственный метод рисования, основывавшийся на анатомии и математической перспективе. Я был полон решимости рисовать без модели. Однако техника Каролуса-Дюрана применима только к работе с натуры.
Освоив несколько таких техник, я, наконец, мысленно перенесся в XX век к идеям Пикассо и увидел, что он сталкивался с похожими проблемами, связанными с сложностью использования своих навыков для рисования в современной манере. Наконец, на меня снизошло озарение, когда я гулял по древнеримским стенам города Йорка. Я увидел на одном камне странную батальную сцену, словно выступающую из его поверхности. На самом деле никакого рисунка там не было, но он казался совершенно реальным. Я не мог вспомнить ту сцену в студии, и мне приходилось много раз возвращаться к тому камню, прежде чем я смог нарисовать картину. Тогда я понял, что через какое-то время смогу сам сделать такой «текстурный» камень со странными трещинами, выступами и изгибами. Я использовал эти «камни», чтобы создавать новые работы, подобно гадательным камням в алхимии.
С того момента я был полон решимости находить искусство, а не создавать его, поскольку я увидел, что мой разум более свободен в творчестве, когда я имею перед собой какой-то зачин для работы, а не чистый холст.
Как зародился ваш интерес к цифровому искусству?
У меня были мои «гадательные камни», но вскоре я понял, что лучшие идеи всегда находятся только в малом. Чтобы изучить эту идею это, я начал использовать микроскоп, создавая тысячи рисунков на моих камнях. Рисунки напоминали геометрические созвездия, животных и головы людей, отсылая к доисторическим временам. Время от времени я выводил их на клейкую ленту чернильной ручкой и проецировал на большую стену студии, где они проявлялись в виде темных животных, пастухов, черных деревьев и летающих птиц, каждая высотой свыше девяти метров. Я арендовал студию в здании старой трамвайной остановки в Йорке. В то время только вышла первая версия Photoshop, поэтому я использовал его для сканирования и инвертирования крошечных черных созвездий светлыми линиями. Переехав в Лондон, я сделал большой овальный световой короб из этих оцифрованных рисунков и повесил его на стене моей студии в Бетнал-Грин. То овальное созвездие стало для меня талисманом.
Через несколько лет я оставил эти странные рисунки и начал использовать Photoshop больше как чашку Петри, вновь сопоставляя тысячи изображений в очень мелком масштабе, как будто разглядывая их через микроскоп. Оказалось, что некоторые случайные изображения будто притягивались друг к другу самостоятельно. Это отличалось от простого наложения и дало мне идеи для моих картин. Наконец, я перешел к изучению Cinema 4D и ZBrush и начал работать в 3D. Последние же технологические достижения, естественно, привели меня к искусственному интеллекту (ИИ).
Довольно долгое время вы рисовали картины, вдохновленные историей искусства, однако в прошлом году вы представили образ «кричащих женщин» — расскажите нам об этом переходе. И почему они кричат?
До того, как я начал использовать ИИ, я изучал симметрию в ZBrush, используя сканы слепков древних скульптур. Там я обнаружил, что, поворачивая и отражая изображения с разной регулярностью, я могу добиться того, что они будут подходить друг к другу, как фигурки внутри одной матрешки, в то же время сильно отличаясь от исходного скана. Я создал 7020 таких 3D-скульптур за год работы и чувствовал себя измотанным. Было ощущение, как будто я дошел до конца дороги. Я надеялся, что все это приведет к чему-то новому, но скорее это был проект, который должен был случиться и не нуждался в дополнениях. Однако на этом пути мне встречались проблески этого нового, и я почувствовал, что что-то изменилось с появлением NFT. Тогда я осознал, что компьютерные процессоры Nvidia RTX и VRAM становятся все мощнее и могут использоваться не только в крупных кинотеатрах, но и обычными людьми по вполне доступной цене. Я видел, как трейдеры-самоучки работают с машинным обучением на своих компьютерах дома, имитируя высокочастотных трейдеров. В то же время социальные сети буквально взорвались от работ цифровых художников, которые публиковали свои работы каждый день, как Майк Винкельман (Beeple) свои #everydays. Традиционные художники «из плоти и крови» не могли угнаться за ними, но я догнал их. Я вспомнил, что сказал Микеланджело, расписывая Сикстинский потолок. Однажды кто-то спросил его, вредит ли художнику быстрое рисование, и Микеланджело ответил, что оно плохо только в том случае, если качество работы ухудшается. Если же произведение остается искусным и красивым, то было бы даже лучше, если бы художник мог рисовать быстро и хорошо.
Используя ИИ для улучшения и дополнения своих усердно наработанных навыков, я понял, что могу работать очень быстро, со скоростью собственных мыслей, — и так я нашел свой идеальный шторм.
Серия «Она всегда кричит, когда у нее срывается голос» (“Always Screaming When Her Voice Is Cracked”) появилась, когда в Иране начались гонения на женщин. Меня всегда вдохновляли сильные образы женщин, как в «Свободе на баррикадах» Эжена Делакруа. Я начал создавать образы женщин в действии, карабкающихся по горам и скалам, бегущих, а не в покое. Эти женщины были сильными и дерзкими, полными энергии. И я соединил эту высокую энергию с влиянием Рогира ван дер Вейдена, первого художника, написавшего слезы в XVI веке, который также мастерски передал ужас перед концом света и адом. Тогда же я увидел показ модного дома Balenciaga, в котором по грязным адским пейзажам дефилировали согбенные женщины. А вскоре мне довелось увидеть показ Jean Paul Gaultier на неделе моды в Париже 2023, подготовленный гениальным Хайдером Акерманом, с его силуэтами, напоминающими образы Иеронима Босха. Так я и начал помещать «доведенных до предела» женщин, облаченных в от-кутюр — материалистическую униформу капитализма, — в контрастные им английские пейзажи, как если бы самые страшные ужасы из «Сердца тьмы» кто-то поместил в фильмы Эмерика Прессбургера.
Как выглядит процесс вашей работы? Вы сначала рисуете изображения в цифровом формате, а затем переносите их на холст?
Спрашивать про работу с ИИ — это все равно что спрашивать алхимика, как он плавит металлы в тигле. Это требует мастерства, точно так же, как Ньютон должен был вначале подготовить себя этически и философски, прежде чем овладеть алхимией. Использование ИИ похоже на всматривание в свою личную бездну, подобно тому, как Нарцисс рассматривал свое отражение. По природе своей ИИ не способен на оценивание: именно от нас и наших предпочтений зависит выбор между возможными вариантами. Весь процесс построен на повторах. Я создаю рисунок, а ИИ интерпретирует его, предлагая множество вариаций. Затем, подобно режиссеру, я осуществляю среди них выбор. И вот я будто вновь возвращаюсь к той римской стене в Йорке. Я рассматриваю ИИ и нахожу множество заимствований, повторений. В нем нет автономии или самости; в нем можно видеть лишь адепта, используя для поиска, но не создания. Потом я размышляю о переводимости между разными форматами. Большинство людей хотят сделать форму для меча, залить внутрь металл, вручную наточить кромку, выгравировать надпись и, наконец, сказать: «Я создал этот меч». Я же иду иным путем. Мой Эскалибур выдает мне Владычица Озера. Выбрав то, что мне нравится, я затем решаю, хочу ли я это нарисовать. На данном этапе идея облачается в цифровой носитель и сама по себе уже является произведением искусства. Она не требует переноса в другой формат — холст и масло, — чтобы увеличить свою ценность.
Переведение цифрового произведения в краску не делает его более «легитимным». Картина маслом — это просто идея, представленная в другом формате, носитель же может быть любым. Раньше формат сильно сковывал художника, казалось, будто сам процесс создания предопределял «картинную» ДНК.
Как вы думаете, в ближайшие годы ИИ станет более распространенным в художественных практиках?
ИИ уже проникает во все аспекты нашей жизни: он используется в смартфонах, при написании писем, в обслуживании клиентов и в искусстве. Раньше люди полагали, что, когда ИИ доберется до нас, он придет за простыми рабочими и водителями грузовиков, затем офисными рабочими и лишь в последнюю очередь за юристами и творцами. Но все произошло ровно наоборот… вначале он пришел за людьми творческих профессий. Если кто-то из художников не станет пользоваться ИИ, это нормально, их никто не заставляет. Иконы Андрея Рублева и сегодня так же прекрасны своим отсутствием перспективы, хотя художники эпохи Возрождения перешли на использование перспективы и двинулись в другом направлении. Так происходят сдвиги парадигм, и мы должны понимать, что, если кто-то из любопытства участвует в новом тренде, это еще не значит, что так лучше. Мне просто стало любопытно, и я попробовал — это не сделает мое новое искусство лучше старого, но оно будет увлекательным и другим.
Недавно вы создали серию иллюстраций, взяв за основу коллекции различных модных домов. Расскажите нам, хотели бы вы заниматься чем-то в индустрии моды, кроме иллюстраций?
Я вижу свои работы как монстров, которые, подобно тираннозаврам, пожирают все вокруг в утолении своего аппетита.
Меня интересует не «мода» как таковая, а сами художники. Хайдер Акерман и Жан-Поль Готье показали всем, что они тоже короли своих джунглей. Так что я могу представить себя за дизайном коллекций, да.
